Архимандрит сергий савельев. Архимандрит Сергий (Савельев) Архимандрит сергий

Далекий путь архимандрита Сергия (Савельева) (1899-1977 гг.)
и его духовной семьи

Василий Петрович Савельев родился 24 апреля 1899 г. в Москве. Детство его прошло в г. Сасове Рязанской губернии в имении графа Воронцова, где отец служил управляющим. Родители Василия были глубоко верующими людьми и веру эту своей жизнью смогли передать сыну.

После окончания реального училища Василий поступил в Технологический институт в г. Петрограде, но октябрь 1917 г. и гражданская война резко изменили его планы. Василий ищет свое место в новой жизни. Он уходит из института, работает санитаром в поезде Восточного фронта, затем пробует свои силы на работах в центральных кооперативных организациях в Москве. В 1922 г. оканчивает Высшие кооперативные курсы и поступает в Коммерческий институт (Институт народного хозяйства им. Плеханова) на экономическое отделение, который из-за начавшихся репрессий вскоре оставляет и поступает в институт Слова, основанный философом И.А. Ильиным.

В институте Слова Василий и его жена Лидия окончат всего два курса — свободная мысль в условиях диктатуры советской власти больше не могла существовать легально. В 1924 г. студентами и лучшими преподавателями во главе с философами В.Н. Муравьевым и А.К. Горским организуется закрытый семинар по изучению русской культуры. Это был островок в мире хаоса, где молодые люди, изучая труды великих русских мыслителей, пытались понять наступившее время и свое место в нем. Именно здесь будущему о. Сергию становится ясно, что «все самобытное, подлинно русское в нашей духовной культуре... связано с религией и имеет истоком Православие» и что «угасание веры Христовой происходит только потому, что церковные люди, возлюбив нынешний век, почти забыли Христа» . Из этих молодых людей и образовалась православная семья-община.

Первым родным храмом для Василия Савельева и его близких стал Московский храм Святой Троицы в Никитниках. Сам храм был закрыт, служба совершалась в подклети, где находился чудотворный образ Грузинской иконы Божией Матери. Шел 1925 год. Вместе с Василием объединилось в общину семь человек.

Чтение святых отцов, освоение русской духовной культуры и церковной аскетической традиции, совместное служение в храме объединяло членов общины, но Василий искал более глубоких духовных уз. Две поездки в Саров, предпринятые летом 1926 и 1927 годов,стали следующей ступенькой в духовной жизни общины.

В это же время из-за церковного раскола общине приходится менять храм. Василий Савельев и его единомышленники поддерживали позицию митрополита Сергия, призывающего верующих лояльно относиться к советской власти, и в этом они разошлись с настоятелем Грузинской церкви.

Выбрали маленький храм Святых Бессребреников Косьмы и Дамиана в Старопанском переулке. Одновременно шли поиски духовника, и в 1927 году духовником общины становится старец Варнава (в миру Иван Михайлович Гоголев), бывший насельником скита «Параклит» Троице-Сергиевой Лавры до его закрытия.

В ночь на 29 октября 1929 года о. Варнава, Василий и еще трое членов общины были арестованы и отправлены в Бутырскую тюрьму. Этот арест вывел жизнь общины на новый духовный уровень. Много лет спустя о. Сергий назовет день 29 октября «самым дорогим... в жизни». Именно этот день «объединил так крепко, как не объединяют самые близкие родственные узы».

Василий Савельев был приговорен к пяти годам лагерных работ. В Москве осталась жена Лидия с двухлетней Катюней. Почти все члены общины были сосланы в Архангельский край. Василий работал на строительстве железной дороги Пинюг-Сыктывкар, а с сентября 1932 г. — на угольных разработках Печорского лагеря.

В годы разлуки и гонений члены общины трогательно заботились друг о друге, поддерживая «родных» письмами, посылками — через переписку продолжалось духовное возрастание. Из писем видно, как созидается простой и строгий молитвенный строй жизни.

С ареста в 1929 по 1931 год окончательно определяются пути родных. Василий призывает отказаться от «мирского пути», от рассеянной жизни и идти «узким путем».

2 июня 1931 года, находясь в Пинюгском лагере, Василий принял монашеский постриг и имя в честь преподобного Сергия Радонежского. Постриг совершил епископ Леонид (Антощенко), который хорошо знал жизнь этой духовной семьи. Требующиеся для этого чина Святые Дары привезла в лагерь Лидия во время очередного свидания.

Вступив на монашеский путь, о. Сергий берет полную ответственность перед Богом за родную семью. Обращаясь к Лиде, он пишет:

«Отдай на это все силы, а, если нужно, то и жизнь... Когда у вас тишина и единомыслие, тогда у меня радостно на сердце, а когда нестроения, тогда мрак подавляет меня...Живите сердцем так, как будто вы живете не в миру, а в монастыре. Только монастырь ваш не за каменной стеной, а раскинут по всему белому свету».

В сентябре 1931 года в Матигорах отец Варнава совершает монашеский постриг Лидии Савельевой с именем Серафима, а через год — еще двух членов семьи-общины. Вскоре после этого, 30 марта 1933 года, после тяжелой болезни духовник «родной» семьи иеромонах Варнава заканчивает свой земной путь.

Освобождение из лагеря пришло в 1934 году, а 9 января 1935 года преосвященный владыка Леонид (Антощенко) в московской квартире осуществил рукоположение монаха Сергия в сан иеродиакона, а на следующий день — в сан иеромонаха.

Будучи в сане священника о. Сергий работал на гражданской службе: ему удалось устроиться на строительстве канала Москва-Волга, которое вело ОГПУ. Затем — тяжелый труд на Куйбышевской ГЭС. В эти годы о. Сергий жил в разных городах: в Дмитрове, Куйбышеве, Ульяновске, а во время войны в — Рязани.

После войны все родные снова собираются вместе в поселке Фирсановка под Москвой, в маленьком доме, который становится для них домашним храмом и малым монастырем.

В 1943 году, когда политика государства по отношению к церкви стала более лояльной, о.Сергий решается выйти на открытое служение. Он встречается с патриархом Сергием (Страгородским) и просит помочь ему в этом деле. Патриарх, хорошо знавший епископа Леонида (Антощенко), благосклонно отнесся к о. Сергию, но прихода ему не дал из-за отсутствия у него ставленной грамоты . Чтобы доказать, что рукоположение было действительно совершено епископом Леонидом, скончавшимся на тот момент, В.П. Савельев, решает собрать письма родных и представить их как свидетельство своего священства. Так возникает книга «Далекий путь». Осенью 1947 года о. Сергий снова подает прошение патриарху, в то время уже патриарху Алексию I, с просьбой разрешить ему основание женской общины в одном из подмосковных поселков, для этого он по согласию с родными предлагает безвозмездно отдать свой дом в Фирсановке. Приложением к прошению была составленная из писем книга. В создании общины было отказано, но через некоторое время о. Сергий поставляется на служение в Богоявленский Патриарший собор в Елохове иеромонахом при мощах Святителя Алексия. Первая его служба была в канун дня Святителей Московских 18 октября 1947 г., а через три года,18 октября 1950 г. патриарх Алексий I посвящает о. Сергия в сан архимандрита.

В 1952 году о. Сергия переводят в церковь Покрова Божией Матери на Землянке, где он служит в течение пяти лет, затем — настоятелем храма Преображения Господня в Богородском . Все храмы, в которых служил о. Сергий, были разорены и находились на грани закрытия. Благодаря его трудам эти храмы были восстановлены, и в них возродилась духовная жизнь. Отец Сергий начинает проповедовать для своих прихожан. Люди тянутся к живому слову пастыря. Его проповеди привлекают верующих со всех концов Москвы и Подмосковья. В то время редко где в храмах произносились проповеди, потому что за любое слово правды можно было лишиться свободы.

Отец Сергий глубоко любил церковное пение и по окончании своих служб начал петь несколько песнопений с народом. В каждом храме, где пришлось проводить свое служение о. Сергию, им создавались распевы и песнопения для служб, которые до того не были совершаемы. Так были написаны акафист Покрову Божией Матери на распев и припев, которым заканчивалась каждая служба — «Радуйся, Радосте наша, покрый нас от всякого зла честным Своим омофором»; песнопения, посвященные прп. Иоанну Дамаскину, в честь которого был освящен один из приделов храма на Землянке; новый распев для акафиста Тихвинской иконе Божией Матери, находящейся в Богородском храме, и его припева «Радуйся, Владычице, Милостивая о нас пред Богом Заступнице». В 1959 году все это назовут «нарушением московских традиций», и о. Сергия уволят за штат.

Через два года благодаря ходатайству его паствы о. Сергия назначают в храм Покрова Пресвятой Богородицы в Медведково, настоятелем которого он служит в течение шестнадцати лет.

Центром жизни для о. Сергия был Христос, и свою пастырскую задачу он видел в том, чтобы научить людей совместной жизни во Христе и в церкви. По свидетельству очевидцев, когда говорил о. Сергий, храм замирал — все переживали единство народа Божиего. Он говорил просто и пламенно о насущных проблемах, не оставляя равнодушным ни одного присутствующего. Помогал людям разобраться в сложной современной церковной ситуации и исторических коллизиях. Он настаивал на ответственности христиан за жизнь окружающего их мира. Призывал нести свой крест, следуя за Христом, ежедневно на работе — среди незнающих Бога сослуживцев, дома — рядом с неверующими близкими, чтобы не словом, а делом проповедовать Господа, прославляя Имя Его своей жизнью.

Отец Сергий пытался изменить нецерковное отношение к богослужению. Он переживал, что службы совершаются механически, бездушно, а главное — в отрыве от народа и не допускал нечеткого чтения, концертного пения, и всего того, что мешало молитвенному единению. Все, кому посчастливилось бывать в храмах, в которых служил архимандрит Сергий, отмечают удивительную молитвенную атмосферу, царившую там, и поразительный подъем во время богослужений. По свидетельству очевидцев, любую службу, будь то даже самый простой молебен, священник совершал с благоговением и торжественностью, уделяя огромное внимание смыслу возносимых молитв, увлекая сердца всех молящихся в храме к Престолу Господню. В молитвенных песнопениях участвовали не только поющие на клиросе, но и весь народ. Отец Сергий сам выходил на амвон и пел вместе с народом.

Утверждая, что непринудительная посильная жертва прихожан — основа духовного процветания храма, в храме Покрова Божией Матери в Медведкове о. Сергий смог избавиться от свечного ящика и запретил хождение во время богослужения с тарелками для сбора пожертвований. Вдоль стен были установлены простые столы, где все желающие могли самостоятельно брать свечи, просфоры и прочее, опуская в кружку посильную лепту. В то время это воспринималось, как бунт, посягательство на вековые традиции, и вызывало массу нареканий церковных властей. Да и сейчас, как это ни печально, подобный подход не часто встретишь в храмах.

В то время светскими властями был запрещен колокольный звон с храмовых звонниц, «чтобы не нарушать тишину окружающего пространства». Отец Сергий нашел выход из положения, установив колокол в алтаре храма, и каждое богослужение в храме начиналось с колокольного звона.

По инициативе и благословению архимандрита Сергия были собраны народные пожертвования и изготовлена Плащаница Божией Матери, которая в настоящее время располагается над порталом верхнего храма.

Еще в Елоховском соборе подобрался основной «костяк» группы людей, которые, предав свою жизнь духовному руководству о. Сергия, следовали за ним, не отступая, несмотря на все многотрудные обстоятельства, на протяжении более двадцати лет. Среди духовных детей архимандрита Сергия были простые люди, малограмотные, и люди науки, ученые, профессора, учителя, врачи, священники. Для пастыря был дорог каждый человек, несмотря на его почести и звания. Иван Рыжов, еще юношей постоянно обращавшийся к нему в соборе за духовным руководством, через много лет станет диаконом в храме Покрова Пресвятой Богородицы в Медведкове, а после, став священником, — настоятелем храма в честь Воскресения Славущего на Ваганьковском кладбище. По свидетельству прихожан о. Иоанн был основным помощником отца Сергия, его «правой рукой».

Вторым иереем в Медведковском храме был о. Порфирий Дьячек, который стал настоятелем храма после о. Сергия. При нем был построен приходской дом, в котором сейчас размещается воскресная школа .

Горячая молитва, благоговейное служение о. Сергия и его пламенные проповеди, что в то время было большой редкостью, привлекали множество верующих в храмы, в которых он служил. И из чужих, не знающих друг друга людей, для своих нужд приходящих в чужой для них храм, священник собирал церковную общину, где все друг друга знали, помогали нуждающимся, брали ответственность за дом Божий. И как не опасно было в те годы близкое общение священника с прихожанами, о. Сергий не отказывался от него никогда.

Духовные чада отца Сергия до сих пор хранят в своих сердцах память о своем пастыре, обращаются к нему в молитвах, получая ответ на них. Есть свидетельства о пророческом даре о. Сергия. Служение отца Сергия и его духовной семьи — это Божий дар, который пока еще в нашей Церкви не раскрыт.

Земной путь архимандрита Сергия закончился у Престола Божиего в алтаре нижнего храма Покрова Божией Матери в Медведкове во время Рождественской службы 1977 года. Он похоронен на Введенском (Немецком) кладбище в Москве, где ныне покоятся все его родные.

Архимандрит Сергий видел путь возрождения Церкви через возвращение к апостольским временам, через возрождение общинной жизни. «Все мое настоящее служение — не мое, а наше родное служение, — писал архимандрит Сергий своим родным. — Я не один, а вы все со мною предстоите у Престола Божия — вот истина, которая очевидна и которая таит в себе великую радость, неисчерпаемую радость не только в дни веселия, но и в дни плача, которые всегда около нас».

В одной из проповедей о. Сергий говорит:

«Мы все спасемся... один падает, другой встает, и, таким образом, мы идем, идем — впереди у нас Христос, и когда мы придем к Нему, то все, кто связан хотя бы тончайшей ниточкой святой любви, будут со Христом».

После ухода о. Сергия и матушки Серафимы духовным центром общины становится их дочь Екатерина. Всю жизнь проработав врачом, последние свои годы она посвятила сохранению духовного наследия отца. Пораженная тяжелым недугом, преодолевая мучительную боль и страдания, до последних дней своей жизни она продолжала готовить к публикации его статьи и проповеди. Благодаря ее трудам, трудам матушки Серафимы и духовных чад архимандрита Сергия, увидели свет книги «Далекий путь» и «Проповеди».

Известные публикации об архимандрите Сергии:

1. Далекий путь, изд. 1-е. М. : Христианское издательство, 1995.
2. Далекий путь, изд-е 2. М. : Даниловский благовестник, 1998.
3. Арх. Сергий (Савельев). Проповеди. Т. 1-4. М. : Школа акварели, 1998-2003.
4. Арх. Сергий (Савельев). Проповеди. Архангельск, 2008.

Деревня в 90 км от Архангельска, где о. Варнава находился в ссылке.

Документ, удостоверяющий законность рукоположения.

В настоящее время по инициативе настоятеля этого храма издана книга об истории храма, в которой есть страницы, посвященные служению отца Сергия.

Священномученик архимандрит Сергий (в миру Василий Павлович Шеин) родился 30 декабря 1870 года в деревне Колпна Новосельского узда Тульской губернии. Во святом Крещении был назван в честь Святителя Василия Великого (празднуется 1 января). Он был десятым ребёнком в семье коллежского секретаря Павла Васильевича Шеина и его супруги Натальи Акимовны. Воспитание юноши было пропитано благодатным духом церковности, сам он незадолго до своей мученической кончины говорил: «Я в Церкви с детства, постоянно около Церкви вращался, с Ней сроднился».

Дворянский род Шеиных - берущий своё начало от Михаила Прушанина, «мужа храбра и честна», выехавшего из Поруссии к святому Великому Князю Александру Невскому (память 30 августа и 23 ноября) - издревле славен в истории нашего государства, украсившись именами многих верных слуг и защитников веры, Самодержавия и Отечества.

В 1893 году Василий Павлович окончил Училище Правоведения и последовательно занимает ряд ответственных руководящих должностей, состоит помощником статс-секретаря в Правительст-вующем Совете, а в 1913 году от своей родной Тульской губернии избирается в члены Государственной Думы IV созыва, будучи действительным статским советником. Являясь, как всякий верный русский человек, убеждённым монархистом, в Думе он примыкает к фракции националистов и умеренных правых, уклоняясь, впрочем, от активной политической борьбы и работая в Комиссии по Церковным делам. Общее направление Думы было, безусловно, чуждо Церкви и Самодержавию, но «любящим Бога вся поспешествуют во благое» (Рим. 8:28), и Василий Павлович стремится извлечь максимальную пользу для Церкви в тех обстоятельствах, какие попустил Господь.

В 1917-1918 годах он входит в состав Секретариата Священного Собора Православной Российской Церкви в качестве секретаря. Был последним, приветствовавшим Святейшего Патриарха Тихона на его избрании 21 ноября 1917 года. В день памяти святого благоверного Великого Князя Александра Невского (30 августа 1920 года) Василий Павлович принял постриг с именем Сергий в честь преподобного Сергия, игумена Радонежского. Вскоре он принимает священнический сан и возводится в сан архимандрита, а в апреле 1921 года назначается на должность настоятеля Петроградского Патриаршего Троицкого подворья на Фонтанке. Отец Сергий нёс также должность заместителя председателя Правления Церковного Общества объединённых Петроградских Православных приходов.

Тягота настоятельства усугублялась долгом семейным: на иждивении отца Серия находились две сестры, оставшиеся без службы и средств к существованию, и в нём одном полагавшие свою надежду.

Добросовестно неся крест своего монашества, горя духом, отец Сергий был, по его собственным словам, лишь слабой физической нитью привязан к маловременной земной жизни. Но враг нашего спасения, изощрившийся в безумных попытках ниспровергнуть Церковь Христову, приступил к внешне иному, не похожему на предыдущий, этапу гонения. С сатанинской убедительностью и ухищрённостью обществу и самим гонимым доказывалось, что они страдают не за Христа. Часто при этом мученики обвинялись в том, что они плохие христиане, богоборцы ставили им в вину отсутствие христианских добродетелей - от смирения до сострадания к ближним. Предпринимались также попытки противопоставить так называемую «общечеловеческую» нравственность нравственности христианской. В это соблазнительное (в том числе и для многих верных) время избежать сетей миродержца мог только смиренный и безукоризненно послушный Церкви христианин. Всякий самонадеянный шаг вправо или влево был гибельным.

10 июня 1922 года в Петрограде начался «обвинительный процесс по делу о сопротивлении изъятию церковных ценностей». Отцу Сергию, в частности, вменялось в вину членство в Обществе Православных приходов. Вина его усугублялась также «отягчающими обстоятельствами», такими как дворянское происхождение и высшее образование.

Давая показания, отец Сергий был исполнен чувства глубокого внутреннего достоинства, но без малейшего намёка на высокомерие и презрение к тем, кто так этого заслуживал. Своих националистических убеждений он не пытался скрыть. На вопрос о его отношении к злободневным проблемам церковно-общественной жизни отец Сергий совершенно искренне отвечал: «Церковь настолько богата разносторонней духовной жизнью, что можно найти в ней интерес и удовлетворение и вне вопросов церковно-общественной жизни». Один из обвинителей так вспоминал позднее об архимандрите Сергии: «С каким нескрываемым отвращением и в то же время снисходительной жалостью он смотрел и говорил с нами, находящимися в составе суда. Страха смерти, тюрьмы для него, как, впрочем, и для многих из них, не существовало; серьёзный был противник».

Сокамерником - на Шпалерной улице в доме предварительного заключения - отца Сергия был протоиерей Михаил Чельцов, которому он уступил свои более удобные нары, оправдываясь тем, что «монаху не подобает нежиться». В камере они вместе читали акафисты, служили панихиды по умершим близким. Отцу Михаилу домашние передали в камеру VI-й том собрания творении Святителя Иоанна Златоустого (память 13 ноября), но он, отягчённый думами, не смог его читать. Отец Сергий, напротив, утешался чтением Златоустого и беседовал о прочитанном с отцом Михаилом. Перед расставанием отец Сергий исповедался у протоиерея Михаила. В дальнейшем всю свою жизнь отец Михаил благодарил Господа за краткое знакомство с отцом Сергием.

Последние слова отца Сергия, сказанные коммунистическим палачам были: «Я ни с кем не борюсь - только с самим собою».

5 июля был оглашён приговор трибунала, по которому священномученики митрополит Петроградский и Ладожский Вениамин (Казанский) и вместе с ним архимандрит Сергий (Шеин), миряне Юрий Новицкий и Иван Ковшаров приговаривались к расстрелу.

В ночь на 31 июля (13 августа н. ст.) 1922 года они, обритые и одетые в лохмотья, были расстреляны, по некоторым сведениям, на окраине Петрограда на станции Пороховые.

Прославлен новомученик в 1992 году на Архиерейском соборе Русской Православной Церкви.

Проповедь

25 мин.

Д орогие братья и сестры! В последнее время мы с вами стремились осмыслить нашу церковную историю, осмыслить путь нашей церковной жизни, начиная с IV века. Само собой разумеется, об этом надо было говорить не те небольшие проповеди, которые я говорил, об этом нужно было бы говорить очень много, но возможностей для этого не было: у нас было только краткое время. Но у меня была определенная цель, к которой я стремился, и цель эта заключалась в том, чтобы подойти к настоящему времени и ответить на чрезвычайной важности вопрос: каково же место христианина в современной жизни? Когда я вспоминаю то, что я говорил, то мне становится грустно, - грустно потому, что я о многом не мог сказать, многое сказал не так, как мне хотелось бы сказать, многое я сказал, по немощи своей и по греховности своей, не так ясно, не так чисто и светло, как подобало бы сказать. Но что делать…

Сегодня, как я вам уже сказал в последний раз, мы должны соборно, сообща в нашей молитве попытаться найти подлинный ответ на этот вопрос, который нас, верующих, глубочайшим образом беспокоит.

Напомню кратко то, что было сказано. Я не буду уже говорить о том времени, о IV веке, не буду говорить о времени равноапостольного Владимира, когда крещение русского народа происходило местами огнем и мечем, - остановимся с вами хотя бы на последних веках. Можно сказать так, что вся церковная история России, весь наш церковный путь можно разделить на четыре части. Первая часть - это время преподобных Антония и Феодосия, Печерских чудотворцев. Мы, к сожалению, о них не могли беседовать, а там есть что сказать, ибо они принесли нам на Русь великое знание духовной жизни. Второй период был связан с именем преподобного Сергия. Третий период связан с именем преподобного Нила Сорского. И четвертый период связан с именем преподобного Серафима Саровского. Должен вам сказать, что это до некоторой степени мое личное понимание церковной истории, церковной жизни. Я никому его не навязываю, я никого не побуждаю разделять его, но я стою на своем месте и обязан говорить то, что мне внушает моя совесть.

Итак, есть четыре периода, и каждый из них имеет свое глубочайшее значение. Время прп. Сергия - это было время, когда Русь поднималась на борьбу против татарского ига. Прп. Сергий был орган, который звучал полнотою, - такой, которой теперь мы можем только удивляться. Я вспоминаю то старое время: в семьях иногда кто-нибудь уходил в монастырь, и эта семья, если она была верующая, радовалась, что кто-то от семьи находится в монастыре. Этот ребенок, девушка или юноша, - они были как бы цвет семьи. И вот, прп. Сергий был такой благоуханный цвет семьи - всей семьи русского народа! Он оставил все и ушел в дремучий лес, на пустынное жительство. И хотя потом его старались поднять и возвеличить в народе, и значение его все больше расширялось, но он как был пустынником, как был подвижником - так и остался, как был бедным, нищим - таким и остался. При нем Русь была едина. В то время господствующие слои населения особенно не гордились. Они знали, что смертельная угроза висит над Русью, и эта угроза нависла не случайно, а от греховной жизни русских людей, и прежде всего, русских князей и тех, кто был в управлении страной. Но есть народы, которые в такой ситуации ломятся и исчезают с лица земли, и есть народы, которые это испытание переносят мужественно и выходят из испытания отрекшимися от своей греховной жизни.

И вот, во время прп. Сергия на Руси было все едино и все были едины, и князья были связаны с церковью не так, как потом были связаны, а пришел великий князь Дмитрий Донской и коленопреклоненно перед худым, сиротным, несчетным Сергием пал и просил благословения. Сергий его благословил и сказал ему, что он победит. Ибо Сергий видел, что здесь, на этой стороне - уже сила Божия, а там - гордыня…

Как вы знаете, прп. Сергий был действенный человек. Он был не только молитвенник, не только печальник о земле русской, но он был и деятель. И тогда можно было это действо осуществить в жизни: светская власть, княжеская власть - она прислушивалась, она поддержки искала в церкви. Прп. Сергий был и строителем, его можно представить себе с топором в руках, как плотника… Он был кем хотите - и печальником, и молитвенником, и утешителем, и примирителем враждующих, и он везде был - Сергий.

Но вот иго татарское свергнуто, и опасаться стало некого. И то нас гнуло к земле, а то мы стали уже и сами над другими людьми господствовать. И мало-помалу княжеская, а потом царская власть - она все больше и больше обретала силу и все больше и больше слепла - она не понимала того, что сила русского народа заключалась не в том, чтобы обширные территории захватывать, не в том, чтобы внешнее могущество создавать, а прежде всего эта сила - внутренняя, духовная, нравственная. Власти же чем дальше, тем меньше об этом думали, и тем больше гордыня их поднималась, и тем тише был голос святой Христовой Церкви. Стали воздыматься и у нас в церкви иерархи под стать этим сановникам, этим князьям и царям - такие же важные, такие же бездушные, как и те, кто управлял государством. И вот, этот разрыв между светской жизнью и жизнью духовной становился все больше и больше, и светская власть все больше гнула духовную, и все тише становился голос Христа в эти дни. И вот тут - прошло всего каких-нибудь 120 лет, - как вдруг блеснуло имя преподобного Нила Сорского. Большинство же из вас и не знает этого имени - Нил Сорский… Но в это время уже был Иосиф Волоцкий - сторонник самодержавия, сторонник того, чтобы светская власть опекунствовала над церковной жизнью, сторонник того, чтобы бороться насилием с теми, кто не был согласен с церковью и кто был неугоден светской власти.

Иосиф Волоцкий и Нил Сорский: вот вам потрясающая картина! Нил Сорский - о чем он говорит? Он говорит: прежде всего - духовное, внутреннее строение, внутреннее созидание жизни. И этому было все подчинено. Он всему учил, он учил и посту. Поститься надо, но он предупреждал, что лучше есть и пить вдоволь, чем поститься, если у тебя нет любви, если у тебя нет благодатного духовного состояния. Больший вред будет от тех, кто постится и злится. Прп. Нил Сорский говорил: да будут отдельно гражданская и церковная власть, они должны быть взаимно независимы. А Иосиф Волоцкий - он сам чуть ли не меч в руках держал, он требовал казни еретиков, он требовал пожизненного заключения даже для тех из них, кто раскаялся! Вы об этом уже слышали в прошлую среду, но я вам напоминаю сейчас, потому что это имеет серьезнейшее значение для того, что я хочу сказать. Прп. Нил Сорский всех инакомыслящих, как теперь говорят, старался убеждением и молитвою привести в Церковь, а Иосиф Волоцкий - насилием. Прп. Нил Сорский говорил, что свобода в духовной и внутренней жизни дороже всего. Он не обязывал своих иноков ни к каким особым уставам: келейную жизнь они могли править, как хотели, молиться - сколько их душа находит необходимым. Дело не в том, чтобы тысячи поклонов класть, а дело заключается в том, чтобы Дух Святый жил в сердце. А ради этого надо молиться, надо поститься, вести подвижническую жизнь. Говорят что Иосиф Волоцкий принимал к себе заволжских старцев для того, чтобы поучиться духовной жизни, и будто бы Нил Сорский к себе принимал монахов из Волоцкого монастыря, от Иосифа. Да, говорят, что это было так, но заволжским старцам нечему было учиться у Иосифа Волоцкого, потому что там не было самого главного, там не было любви, не было христианского отношения к жизни!

Вот тогда-то уже действия, полного духовного руководства Церкви, действия Церкви в мире становилось все меньше и меньше. А прп. Нил Сорский уже устраивал скиты. Не монастырь - он уже и не думал о монастыре, потому что он был против вотчинного владения, он был против золота и серебра, против богатства церкви. Он говорил, что нужно, чтобы монахи сами себя кормили, своим собственным трудом. А Иосиф Волоцкий говорил: чем богаче, чем шире, чем больше блеску, тем лучше. Опять же, под стать тому самодержавному строю, который тогда был. А прп. Нил Сорский монастыри не устраивал, но скиты - скиты, где собирались 5-10, много - 15 человек. Когда умер прп. Нил Сорский, в его скиту было всего 12 человек. Вот это он делал, и все. Значит, действия его были уже очень сжаты, он весь уже ушел в созерцательную, внутреннюю, духовную жизнь. А что стало расцветать? А расцветать от этого стала церковь внешняя, такая, которая распускалась по мере того, как распускалась и наша светская власть. И чем дальше, тем больше. Но пришло время, когда церковь совсем перестала быть нужной для гражданской власти, и гражданская власть стала ее давить. Я вам рассказывал ужасные подробности, которые были связаны, скажем, с Арсением Мациевичем, я уж не буду их теперь повторять, - это все было законно, все это было так, как должно было быть, потому что церковная пышность была основана на насилии сверху. Пока было насилие - и церковь была такая грандиозная, а насилие уходило - и церковь бледнела и падала. Я говорю, что с Иосифом Волоцким связан целый период, когда церковная жизнь уже перестала духовно объединять всю Русь: при Сергии была она, можно сказать, полной, она всю землю нашу охватывала, в молитве прп. Сергий всех как бы поддерживал, а здесь гражданская власть, царская власть как бы стала жить по своим собственным законам и преследовать собственные интересы и интересы тех господ, которых она собой представляла.

Мне очень грустно было увидеть в первом номере «Журнала Московской патриархии» статью, которую написал очень уважаемый мною деятель нашей церковной иерархии, - достойный человек, умный и, может быть, один из самых культурных. И вот, у него я читаю, что Иосиф Волоцкий и Нил Сорский - они были как бы друг с другом связаны, что они представляли собою как бы один ряд. Читать в 1975 году, на шестом десятке лет после 1917 года в «Журнале Московской патриархии» статью, которая касается этой жизни, и видеть, что автор, почтеннейший человек, ничего не понимает!!!

Что было в нашей церковной жизни в то время?! Какое может быть соединение Иосифа Волоцкого с Нилом Сорским?! - Только Нил Сорский умер, успел умереть, как Иосиф Волоцкий, как эти самые «стяжатели» разгромили все заволжские скиты и монахов, старцев разбросали по всем краям, северным краям нашей необъятной родины! Нил Сорский умер, а все его старцы, все его ученики, все были разогнаны. А Вассиан Патрикеев, который был княжеского рода, но который тоже был на стороне Нила Сорского, - он был осужден собором и отдан в пожизненное заключение! Кому? Иосифлянам! Как раз тем людям, которые больше всего ненавидели Нила Сорского и его учеников. Там он кончил жизнь.

После этого что же делать? Где же слышать голос совести христианской? Кто может сказать: была она или ее не было? - Ее не слышно было, она жила в сердцах людей, простых русских людей, в стонах этого народа, в его бедствиях. Русь стонала, ведь есть господствующие, - значит, кто-то должен стонать. Вот и стонал простой человек под игом этих господствующих людей. Вот и жил Христос среди стонов этого народа, почему так и говорится, и изображается такой образ Христа: как бы Он идет по Руси и благословляет всех страждущих и обращающихся к Нему за помощью. Но, конечно, Его не видели и не хотели видеть те, кто стоял во главе. Они считали, что они вечно могут господствовать, и императоры так и начинали свои Указы: «Мы, Божией милостию император Всероссийский, король Польский, князь Курляндский…», и пошло, и пошло - там десять или пятнадцать таких наименований. Значит, «Божией милостью»… А наши иерархи должны были писать: «мы, милостью царя, обращаемся к вам…» Но, друзья мои, не надо забывать, что всему бывает конец, и милость Божья иссякает. Они не Божией милостью правили, а Божиим долготерпением, но долготерпение исчезает. В какой момент? В тот момент, когда Господь найдет это нужным. Это и случилось в 1917 г. Рухнули императорские подпорки, рухнул этот строй, и стала висеть наша грандиозная церковная организация как бы на ниточке какой-то. «Где труп, там и орлы», - а для того, чтобы с нашей церковной организацией покончить, и орлов не надо было: просто дунул ветер - и все полетело.

Так что же делать-то нам дальше? Как же жить-то? Ведь уже шестое десятилетие с тех пор идет! Что изменилось в нашей жизни? Извлекли ли мы из этого урок для себя? Осознали ли мы свое бедственное положение? Может кто-то сказать, и это можно часто услышать: «Как же можно осознать, когда советская власть гонит церковь, храмы закрывает, монастыри тоже закрыла, разрушила?» А вы спросите у тех людей: «А в тех храмах, которые открыты сейчас, в них-то слышен Христос или нет? В них-то есть дух Христовой любви? Как, можно его ощутить или нет?» - «И не спрашивайте! О нем там никто и не думает!» - А думают о чем? - «О формочке! Формочку соблюдают, но духа нет». Так почему же вы говорите, что советская власть гонит церковь? Вы бы эти храмы привели в порядок, вы бы здесь-то возродили Христово служение! А иначе у вас и последние-то уйдут, и плакать о них не будут. Почему не будут? Да так уже сейчас привыкли - жить без Бога. Ну, хорошо, зайдут в храм Божий. А уйдут с чем? Постоял, и вышел на холод, вышел в мир. Вот. Что же делать?

Что же делать? - Это вопрос, который меня мучил всю мою жизнь и который вот и привел меня - кто знает, может быть, в последний раз - с вами беседовать. Нет, я не собираюсь вас оставлять. Я не могу об этом даже думать, потому что я чувствую, как жаждет русский человек правдивого слова, и я должен его сказать, и я говорю, и до конца скажу! Это моя святая обязанность, святой долг. Только тогда я закрою глаза, когда увижу, что моя совесть уже высказала все, что выстрадало сердце мое за свою жизнь.

Так вот, нам говорят, что церковь угнетают. Хорошо. Я уже вам на это сказал: как же ее могут угнетать, когда в наших храмах сейчас и стоять-то тошно бывает, - надо иметь силу большую, чтобы отрешиться от всей этой показухи и сосредоточиться на молитве! Но не всякий на это способен, для этого нужна большая духовная культура.

Что еще говорят? Говорят: безнравственность. Безнравственность? А откуда она? Что, наши законы предписывают безнравственность? Покажите мне: где, в каком месте написано, чтобы безнравственно жили люди? Люди живут безнравственно… Но это люди так живут! Кто же эти люди? - Мы! Так о нас и нужно говорить, а нечего кивать на власть, что она нас безнравственности учит.

Говорят, что бесчестность, воровство. Хорошо. А разве нас гражданская власть учит воровству? К чему нас призывает Господь после 1917 года? К созданию братской жизни, к созданию такой жизни, когда мы друг друга подпираем, когда мы друг с другом связаны узами нерушимого единства. Не будем говорить - во имя кого. Мы, верующие, - во имя Христа, мы со Христом, через Христа, но это не имеет значения для того, чтобы чувствовать себя как бы в своей семье. Наш народ - наша семья. Разве нам сейчас мешают богатеи, разве мешает нам знать какая-нибудь царская, или царят помещики, или еще кто-нибудь, банкиры? Никто нам не мешает. А если у нас дела бывают иногда плохи, так почему они плохи? Потому что мы с вами никуда не годимся!

Говорят некоторые еще о том, что да, нужно церковь освободить, вот церкви это нужно, что она в таком состоянии, ее стеснили… Стеснили церковь? Подумайте, что они говорят! Они говорят о свободе, они говорят о демократии на европейский лад… Да они не понимают простых вещей, что для нас, христиан, не может быть никакой свободы, у нас свобода в сердце нашем: Где дух Господень, там и свобода! Если мы сейчас в таком паршивом виде, если мы ползаем и не можем поднять голову кверху, то потому только, что мы сами никуда не годны, мы сами - рабы наших страстей плотских и всяких грехов. Освобождайся от них с помощью Божией - и ты обретешь свободу. И те, кто нас там учит с Запада о том, что вот, церковь угнетена, те издеваются над нами, - ах, как бы я хотел с ними поговорить, с этими людьми - так, душа в душу. Я бы им сказал: замолчите, вы ничего не понимаете, вы только растравляете наши раны, у нас здесь совсем не о свободе нужно говорить. А о чем? Об очищении своего сердца, надо говорить о том, что прп. Серафим нам завещал.

А ведь прп. Серафим - это новое явление в нашей жизни. После Нила Сорского все замолкло, и вдруг такое светлое имя: преподобный Серафим! Вы что думаете, он был очень приятен для тех людей, которые господствовали тогда? Нет, он тысячу дней и тысячу ночей пребывал на камне в молитве. Для чего? «Мысленного врага побеждая и Господу поя: Аллилуйя!» - так в акафисте сказано. Он побеждал врага… Какого же врага? Обычно, говоря об этом, все сводят к тому, что у прп. Серафима какие-то были грехи, ну, как у каждого человека. - Нет! Это все не то! Прп. Серафим с самого начала, когда пошел в лес, в чащу… он же получил от прп. Досифея Киевского благословение пойти в Заволжскую пустынь, а Заволжская пустынь была строгого житья, там был общежительный монастырь, там ничего личного монахам не разрешалось. Он пошел туда, и уже то, что он пошел туда, было свидетельством, что и любовь и преданность была у него ко Христу достаточная и ему не нужно было для этого тысячу дней и тысячу ночей на камени в молитве пребывать! Нет, он пребывал там за всех! - За всю Русь, за весь русский народ, «врага мысленного побеждая».

А что, вы думаете, с ним сделали? - Его загнали назад! Монахи, настоятель, конечно. А ведь это же не настоятель был, он же кем-то был поставлен - так откуда и кто в нем говорил? Подумайте, им стало страшно, опасно оттого, что прп. Серафим, влияние его, слава его, имя его, так волнует души, что он призывает людей к правде Божией… «Давай же в монастырь! Ты заглохнешь тут!» А когда он ушел в дальнюю пустынь, приходили к нему и ломали ему печку, - чтобы он от холода оттуда убежал! Но он оставался! Наконец, все-таки заставили его вернуться в обитель. Насильственно. Он вернулся, и что сделал? Ушел в затвор. Ушел в келью и перестал принимать. Родился он в 1759 г., а в 1810 г. он ушел в затвор. И в затворе он пребывал 15 лет. Пять лет он никого не принимал. Через 5 лет он сделал некоторое послабление, но не выходил никуда, и только уже в 1815 году, по внушению Божьей Матери, он открылся для приема всех…

Скажите, что это такое? Почему ему нужно было такую борьбу выдержать? Ну, друзья мои, подумайте: ведь куда выйти, с кем говорить, как говорить? Бороться же невозможно - сила страшная. Если уж Арсения Мациевича Екатерина приказала отправить в Ригу, в тюрьму, и дала ему имя Антон Враль, и так он и пошел с этим, там он и умер, - так что там какой-то прп. Серафим, ведь тогда он был простой, ничтожный монах, - все можно с ним сделать. Но тем не менее, прп. Серафим ушел в затвор - в знак того, что он не может принять всего того, что он видел в той обители, в которой находился.

Чему он учил? Он учил: «Обогащайтесь Духом Святым. Обогащайтесь стяжанием Святого Духа». Стяжанием… Что такое «стяжание»? - Приобретение. Как в былое время: приобретали рубль к рублю, капитал наживали, так вот и прп. Серафим призвал к тому, чтобы стяжать Духа Святого. А для этого что нужно? Для этого нужна борьба с помыслами, борьба со всякими искушениями, и по мере этого, по мере победы над этими врагами, над этими искушениями, и будет выходить в мир благодатная сила христианского духа. Вот что он нам завещал. Он нам завещал стяжание Святого Духа. У тебя что в жизни - непорядок? Смотри внутрь себя, проверь свою жизнь, проверь, как ты жил раньше, проверь всю свою жизнь, и когда ты умиришься в своем сердце, когда ты оплачешь свои грехи, тогда с тобою, как великий учитель духовной жизни Исаак Сирский говорил, умирится небо и земля. У тебя в семье непорядки? Подожди судить, подожди искать виновного, подумай о себе, проверь себя: нет ли у тебя озлобления, нет ли у тебя гордыни, нет ли у тебя зависти, не мучает ли тебя стяжательство: что, что, в чем дело? Вот, вы знаете, в псалме «На реках Вавилонских», там говорится: «О камень убиет младенца, о камень» Вот, как младенца, грехи наши нужно еще в самом зачатии уничтожить. И когда вы будете это делать, тогда вы будете совсем по-другому воспринимать жизнь, тогда вы найдете свое место всюду, куда ни придете, всюду вы будете желанными.

Итак, каков же смысл нашей церковной жизни? Смысл церковной жизни - учиться жить во Христе! Если мы этого делать не будем, то, дорогие мои, ничего, кроме горя и мрака, нам испытать не придется. Надо нам упрощаться, надо нам умаляться, нам нужно проникнуться любовью к своей родине, нам нужно понять, что теперь мы имеем прекрасные условия для нашей духовной жизни. Скажите, кто здесь мне был помехой? А вы знаете, я ведь здесь говорил и говорю так, как едва ли какой-нибудь партийный работник может говорить. Я говорю с полной свободой. Дело только во мне: и мой голос был бы еще более убедительным, если бы моя жизнь была чиста, если бы я сам был честен перед Господом. А так - что же? Что мы делаем? Кого мы видим?..

Да, входишь вглубь своей души, в тайну своей жизни, и там беседуешь с Творцом, с Создателем, и оплакиваешь свои грехи, и в тот момент, когда все откроешь, когда сознание как-то непостижимо откроет все закоулки, все скрытые места души и вот когда это все оплачешь, когда уйдешь в самую глубину, и чем глубже, тем лучше, и подольше там побудешь, - вот в этой страде, вот в этой муке, вот в этих трудах, незримых трудах, слезах, незримых слезах, скорби, незримой скорби, - то потом поднимешься и посмотришь вокруг себя и скажешь: «Господи, как же я счастлив, что Ты со мной! Вижу я радость: вот, льется она вокруг меня. В каждом я вижу дыхание Твое. Даже если кто считается самым последним, то для меня он не самый последний, он для меня - первый! И я вижу в нем образ Твой. Он заваленный, заваленный всяким хламом, он обесчещен, но, Господи, а я-то, ведь если я сейчас так говорю, так ведь я-то ж был более обесчещен, ведь если я говорю теперь так, то только потому, что Ты дал мне благодатную силу, чтобы осознать это. Господи, дай же эту силу и тем, кто сейчас страдает, не понимая, в ослеплении, не понимая того, что ведет жизнь без Тебя, Сына Божьего, ведет жизнь без Пречистой Девы сей: открой им глаза». Вот тогда эти люди войдут в жизнь, тогда они, дорогие мои, все увидят другим, и вся жизнь их преобразится.

Трудно вместить это слово, но мы призываемся к тому, чтобы вместить это, и в этих словах божественных плечо к плечу, друг с другом братской любовью соединяемые, вместе созидать нашу новую жизнь, созидать ее наилучшим образом. Пусть говорят, что вот там темно, что вот такие-то люди все, не слушайте! Знайте, что это говорят слепцы и клеветники. А вы спросите себя: что ты сделал для того, чтобы избежать этого, помог ли ты? Посетил ли ты хоть кого-нибудь, какое-нибудь падение, но посетил с любовью, а не с тем, чтобы сказать: «Ах, ты такой-сякой», - и все?

Вот, мне сегодня сказали, что видели женщину, пьяную женщину в женский день: ее с одной стороны поддерживал мужчина, вероятно муж, а с другой стороны - ребенок. А она шла, шатаясь. Можно сказать: ах, какая негодяйка, ах, какая… и выругать ее до последней степени. Но не надо. Не надо! Жалейте. Жалейте! Это несчастнейший человек! Несчастная она, несчастный муж, несчастные дети! Дело не в том, чтобы их судить, дело не в том, чтобы таких топтать, а дело в том, чтобы им послужить, чтобы их поднимать рукою помощи. Но поднимать не так, чтобы свалиться и быть внизу, не поднимать, как нас «поднимают», поднимая сверху вниз, - так они себя могут только погубить, а поднимать так: опускаясь вниз, вниз, ниже этих людей, самых плохих, самых, кажется, уже темных; вот, смиряясь, смиряясь до конца, смиряясь до смерти во Христе!

Вот каков путь, путь внутреннего делания, путь, который был завещан нам Антонием и Феодосием Печерскими, прп. Сергием, прп. Нилом Сорским и нашим почти современником прп. Серафимом. Вот этот Серафимовский дух, этот Сергиевский дух, этот Ниловский дух, этот киевский дух - он должен в нас богато возрастать, и тогда, дорогие мои, мы с вами воспрянем, и жизнь наша преобразится. Мы почувствуем Христову любовь, разлитую в жизни, мы увидим образ Христов в каждом человеке, а больше счастья, чем это, быть не может!

Вот так мы и должны закончить нашу жизнь. Вот таково место христианина в современной жизни.

Да хранит вас всех Господь!

Житие священномученика Сергия
(Голощапова Сергея Ивановича)
1882 – 1937

Священномученик Сергий родился 6 июня 1882 года в Московской губернии в деревне Баньки, в которой располагалась в то время Знаменская мануфактура Полякова, где его отец Иван Голощапов долгое время работал художником по тканям. В семье было пятеро детей, отец часто болел и по этой причине оставался без работы. Это обстоятельство еще более ограничивало скудные средства семьи. Вскоре после рождения младшего сына, Сергея, вся семья переехала в село Алексеевское, расположенное в то время на окраине Москвы. Здесь прошли его детство и юность. Здесь он получил первые религиозные впечатления и представления о Церкви и церковной жизни.

В своем очерке о святом праведном Иоанне Кронштадтском он, касаясь впечатлений детства, писал: «Я был еще ребенком, когда в нашем доме впервые узнали о дивном пастыре. Однажды моя мать пришла от своей хорошей знакомой и сказала: "В Кронштадте, за Петербургом, есть необыкновенный священник - отец Иоанн. Его окружают толпы народа; он раздает деньги бедным, предсказывает будущее и исцеляет больных. Народ окружает его тысячами”. Как сейчас помню нашу маленькую квартирку, где весть об отце Иоанне впервые коснулась моего слуха, проникла в сердце, в самую душу и там глубоко запала. О нем говорили часто наши родные и знакомые, о нем неслись печатно и устно новые и новые вести, ходило много толков в народе; и с той же поры мысль об отце Иоанне Кронштадтском уже не покидала ни меня, ни всех членов нашей семьи... Часто заочно моя мать обращалась к нему с горячей просьбой помолиться о том или другом деле за нас пред престолом Божиим. При этом говорила она, что замечала, когда о чем попросит его, то исполняется. Этой заочной просьбе к нему она и меня научила. И пишущий эти строки сам, много раз просив о чем-либо заочно молитв отца Иоанна, получал желаемое».

С ранних лет Сергей отличался большой религиозностью, он пел в церковном хоре и прислуживал в алтаре. Преподаватель Закона Божия в начальной школе, видя благочестивое настроение мальчика и учитывая бедность семьи, порекомендовал его родителям отдать Сергея для дальнейшего образования в Заиконоспасское духовное училище, где обучение было бесплатным. Родители последовали его совету. Окончив духовное училище, Сергей поступил в Московскую Духовную семинарию. Здесь он познакомился с отцом Иоанном Кронштадтским, сподобившись великой чести прислуживать ему в алтаре. «О Боже, можно ли описать то состояние, в котором находился я во время этой литургии, совершаемой отцом Иоанном! - писал впоследствии Сергей Иванович. - Это было что-то поистине необыкновенное, невыразимое, что можно было чувствовать, воспринимать непосредственно душою».

По окончании в 1904 году Московской Духовной Семинарии Сергей Иванович был принят в Императорскую Московскую Духовную Академию. В 1908 году окончил Московскую Духовную Академию 3-м магистрантом LXIII курса (1904 - 1908 гг.) , и был оставлен при Духовной Академии профессорским стипендиатом на один год. В Духовной Академии он учился на одном курсе вместе с будущим известным богословом священником Павлом Флоренским. Во время обучения в академии Сергей Иванович активно печатался в различных церковных изданиях. Будучи профессорским стипендиатом, он написал и с успехом защитил кандидатскую диссертацию на тему «Божественность христианства», после чего был назначен на должность помощника инспектора в Московскую Духовную семинарию.

В 1908 году он женился на девице Ольге Борисовне Кормер из села Алексеевского, которую он знал с детства. После свадьбы они поселились в Сергиевом Посаде, где Сергей Иванович был назначен на освободившуюся должность преподавателя семинарии на кафедре философии, логики и психологии, полагая преподаванию и ученым занятиям посвятить всю свою жизнь. Получив высшее богословское образование, он по соображениям идейным не хотел становиться священником: будучи человеком свободомыслящим, претерпев многие скорби и трудности в своем нищем детстве и юности, когда получение образования было связано для него с усилиями чрезвычайными, он находил неудовлетворительным положение Православной Церкви в государстве. На вопрос следователя в 1937 году, почему, окончив академию, он не стал служить священником, отец Сергий ответил, что в то время государственные и церковные законы обязывали священника быть на службе у государства, а это его не устраивало.

Несколько лет, наполненных напряженным трудом, привели от природы слабое здоровье Сергея Ивановича в полное расстройство, и в конце концов появились признаки заболевания туберкулезом. В 1913 году Сергей Иванович вместе с женой отправился в Башкирию, чтобы пройти курс лечения кумысом.

В 1914 году началась Первая мировая война, и Сергей Иванович должен был быть призван в армию, но по причине расстроенного здоровья он был освобожден от службы. Взамен этого он должен был нести дополнительное послушание - преподавать на курсах при Покровской общине сестер милосердия, находившейся на Покровской улице в Москве. Несмотря на занятость на преподавательском поприще, Сергей Иванович не оставлял мысли о научной работе и в марте 1916 года представил в академию для защиты магистерскую диссертацию, которая по неизвестным причинам не была защищена. К этому времени Сергей Иванович опубликовал более двадцати статей, очерков и заметок в периодической церковной печати.

В 1917 году в России установилась богоборческая власть, с приходом которой прекратилось существование Духовной семинарии, прекратилась и преподавательская деятельность Сергея Ивановича.

В это время семью Сергея Ивановича выселили из казенной квартиры при семинарии - сначала на улицу, а затем дали маленькую комнату в коммунальной квартире на Сретенке. В доме, несмотря на зимнее время, не было ни отопления, ни освещения. В качестве отопительного прибора посреди комнаты стояла небольшая железная печка, которую топили сначала мебелью, а затем книгами.

После закрытия семинарии Сергей Иванович стал преподавать русский язык и литературу в средней школе (бывшей гимназии Баумерт), в которой и среди преподавателей, и среди учеников царили нищета и голод: все сидели на уроках в верхней одежде, и у учителей, и у учеников случались голодные обмороки. По совместительству Сергея Ивановича пригласили читать лекции на курсах политпросвета в одной из воинских частей, что несколько облегчило материальное положение семьи, так как здесь ему вознаграждение выдавалось не деньгами, а продуктами.

Окружающие страдания, гонения на Русскую Православную Церковь, любовь к отечеству привели его к решению принять сан священника, которое окончательно утвердилось после беседы с Патриархом Тихоном. В феврале 1920 года Сергей Иванович был рукоположен в сан диакона, а в мае того же года - в сан священника и назначен настоятелем храма святителя Николая в Покровском, напротив Покровской общины сестер милосердия. Рядом с храмом был церковный дом, в котором две комнаты были отведены настоятелю. Со всей энергией пастыря, только что вступившего на священническое поприще, отец Сергий взялся за дело благоустроения и просвещения прихода. Кроме богослужений он организовал при храме некое подобие начальной школы для прихожан, где в доступной форме разъяснял содержание Священного Писания, церковных служб и учил прихожан церковному пению. В 1921 году отец Сергий был возведен в сан протоиерея. Все это время он продолжал преподавать русский язык и литературу в школе.

В 1922 году власти стали чинить препятствия тем, кто одновременно со служением в храме занимался преподавательской деятельностью в советских общеобразовательных учреждениях. На следствии в 1937 году протоиерей Сергий сказал, что оставил служение в храме в 1922 году ввиду опубликования декрета, запрещающего священнослужителям быть преподавателями. Уйдя из Никольского храма, отец Сергий регулярно служил без зачисления в штат в Никольском единоверческом монастыре (возможно, в 1922-1924 гг.), где в это время был настоятелем его товарищ по Духовной Академии епископ Никанор (Кудрявцев).

В 1926 году протоиерей Сергий решил оформить пенсию по инвалидности, что было связано с угрозой новой вспышки туберкулезного процесса в легких. Пенсию по инвалидности он получал небольшую, но оформление его отношений с гражданской властью позволило ему избавиться от того двусмысленного положения, в котором он оказался, будучи одновременно преподавателем советской школы и священником в храме; став пенсионером, он вернулся в клир Московской епархии.

В 1926 году отец Сергий был назначен настоятелем в храм Святой Троицы в Никитниках в центре Москвы. Основное помещение храма к тому времени было закрыто, и богослужения совершались в подклети церкви, где был расположен придел в честь Грузинской иконы Божией Матери. Первой задачей здесь отца Сергия стало восстановление богослужения в соответствии с уставом, и богослужение здесь стало совершаться так, как оно совершается в монастырях. Пелись и читались все положенные стихиры.

Это явление было характерно и для некоторых других храмов Москвы, где настоятелями оказывались ревностные и неленостные пастыри. В эпоху беспощадных гонений для многих верующих стала очевидна особая значимость молитвы, и прежде всего - молитвы церковной. Путь молитвы оказывался зачастую самым надежным путем ко спасению и единственной оградой, поддержкой и защитой среди гонений, бед и искушений. Вокруг Троицкого храма собрался крепкий приход. Здесь всё прихожане делали сами - пели, прислуживали в алтаре, читали за богослужением. И все это делалось бесплатно. Свечи прихожане брали сами, опуская посильную лепту в ящик, кто сколько мог.

Один из прихожан храма, Василий Петрович Савельев (впоследствии архимандрит Сергий), так описывает богослужение в храме: «После литии почти все свечи и лампады были погашены и храм погрузился во мрак. Молящиеся - их было немного, человек тридцать - сели на скамьи и сидя слушали поучение, полагавшееся на этот праздничный день. После чтения поучения и кафизм все светильники вновь были зажжены и певчие дружно запели псалом «Хвалите имя Господне», и не в четырех стихах, как поется обычно в храмах, а полностью. В этот момент из алтаря вышел священник, держа в руках пук горящих свечей, которые тут же были розданы молящимся. В храме стало светло, тепло и богато. Большие восковые свечи пред иконами горели ярко; подсвечники блестели золотом; паникадило сияло от восковых свечей; тихо мерцали разноцветные лампады; белоснежные узорчатые полотенца нежно облегали темные лики старинных икон; лица молящихся светились радостью, а певчие дружно, обиходным московским распевом продолжали петь стихи хвалебного псалма. "Иже порази языки многи и изби цари крепки”, - пели вдохновенно на одном клиросе, и столь же вдохновенно продолжал другой клирос: "Сиона царя Аморейска, и Ога царя Васанска, и вся царства Ханаанска”. Окончив этот псалом, певчие с еще большим подъемом запели другой псалом, в котором повествуется о том, как велик и чуден наш Господь Бог. По окончании этого псалма пели величание. Последний раз величание пели все присутствующие в храме. Это был момент наибольшего молитвенного подъема. Было радостно, так светло, так празднично, как бывает только на Пасху. Дальше следовало чтение Евангелия, в котором слова "Сей есть Сын Мой возлюбленный” звучали как непреложная, Божественная истина, озаряющая нашу жизнь и возводящая нас от земли на небо. Во время чтения первого часа почти все светильники были погашены и храм снова погрузился во мрак. Вокруг все стихло, и храм наполнился молитвою. Только ровный и спокойный голос чтеца нарушал благоговейную тишину и разносил по храму слова псалмов, которые сладко западали в размягченную душу. Законы и понятия чувственного мира, которые обычно порабощают нас, куда-то исчезли. Вместо них раскрылись законы и понятия другой жизни, духовной, Христовой, которая вне времени и пространства и которая чудесно преображает всех прикоснувшихся к ней чистым сердцем. "Яко тысяща лет пред очима Твоима, Господи, яко день вчерашний, иже мимо иде”, - слышались в затихшем храме слова псалмопевца.

Так, в молитвенной тишине закончилась праздничная утреня... Под большие праздники совершались "всенощные бдения”. Это означало, что мы начинали службу около десяти часов вечера и оканчивали в пять-шесть утра. Хотя внешнее убожество наших богослужений в такие праздничные дни было особенно очевидно, но мы его не видели. Теплота соборной молитвы все преображала, нищета раскрывалась богатством, а души наши преисполнялись светлой радости. По окончании службы была братская трапеза. Она была убога, так, кое-что, но и в ней сладость духовная была неизъяснимой. Она была отзвуком "вечери любви” первых христиан».

Однако попытка восстановления богослужения на основе следования букве церковного устава и поставление именно его в центр приходской жизни оказалась не вполне удачной. Архимандрит Сергий (Савельев) писал: «Воссоздание церковного устава в богослужениях не могло быть простым копированием того, что написано в уставе, так как для такого богослужения необходимы люди, не только любящие устав, но и живущие в соответствии с ним. А таких людей почти не было...

Протоиерей Сергий Голощапов этого не понимал. Он был убежден, что уставное богослужение найдет горячий отклик среди верующих и поддержка ему будет обеспечена. Но этому не суждено было осуществиться. Оказалось, что совершение уставных служб с "неуставными” людьми было таким трудным и неблагодарным делом, что даже и любители старины не проявляли рвения к тому, чтобы его поддержать. Они заходили в храм, выражали свое сочувствие отцу Сергию, но далеки были от того, чтобы разделить с ним его повседневные труды.

Единственными помощниками настоятеля в совершении уставных служб и в заботах о храме была небольшая группа молодежи. Но и она была связана с ним не столько внутренне, сколько внешне.

Причина этого заключалась в том, что настоятель имел на жизнь Церкви и на ее будущее безнадежно-унылый взгляд. Для него восстановление церковного устава было самоцелью. Он смотрел на жизнь Церкви, как на догорающую свечу, в горести склонив голову. Имея такой взгляд, он замкнулся в своих уставных увлечениях и своих духовных детей старался напитать тем же. Но его духовные дети были еще слишком молоды, чтобы удовлетвориться такой пищей. Для них само понятие "догорающей свечи” было чуждым. Догорать и чадить может все, но не Святая Церковь.

Для молодых самоцелью могла быть только жизнь во Христе. Восстановление же строгого уставного богослужения было необходимо им лишь в той мере, в какой оно эту жизнь помогало утвердить.

Это разномыслие между протоиереем Сергием Голощаповым и наиболее жизнедеятельной частью общины с течением времени все более нарастало и углублялось. А так как протоиерей Голощапов не способен был преодолеть это разномыслие, то община была обречена на распад. Этот распад произошел довольно быстро и совершенно неожиданным образом.

В 1927 году митрополит Сергий, замещавший тогда Патриаршего Местоблюстителя, митрополита Петра, находившегося в заключении, обратился к верующим с воззванием, которое породило в церковной жизни глубокое волнение.

Часть церковного общества осудила митрополита Сергия и откололась от него. В числе непримиримых противников его оказался и настоятель Грузинской общины протоиерей Сергий Голощапов...»

В 1927 году выступил с резкой критикой Декларации митрополита Сергия (Страгородского), предусматривавшей далеко идущие уступки советской власти. Вошёл в каноническое общение с митрополитом Иосифом (Петровых) и становится заместителем протоиерея Валентина Свенцицкого в руководстве московскими «иосифлянами». После ареста летом 1928 года протоиерея Валентина Свенцицкого, стал настоятелем храма Николы «Большой Крест» на Ильинке, продолжая руководить и православной общиной храма в честь Грузинской иконы Божией Матери, закрытого 30 сентября 1929 года.

В конце двадцатых годов началась новая волна гонений на Русскую Православную церковь. 30 сентября 1929 года Троицкий храм был закрыт, а 28 октября его настоятель протоиерей Сергий был арестован и заключен в Бутырскую тюрьму.

11 ноября следователь Александр Казанский допросил священника. На заданные ему вопросы отец Сергий ответил таким образом: «Принадлежа к Дмитровской группе в силу подчинения ее митрополиту Петру Крутицкому, я интересовался только церковной стороной их деятельности, а их политическую физиономию я не представляю себе до сего времени. Правда, мне иногда приходилось знакомиться с их документами или с документами их сторонников, но я как-то, по-моему, проглядывал антисоветские места в них. Во всяком случае, я таких документов, четко антисоветских, не помню».

20 ноября 1929 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило отца Сергия к трем годам заключения в Соловецком лагере особого назначения.

По прибытии в лагерь священник сразу же был отправлен на общие работы на лесные разработки, находившиеся в глубине большого Соловецкого острова, представляющего собой топкое, болотистое и непригодное для жилья место. На Соловки он попал в то время, когда там еще не окончилась эпидемия тифа, и после недели работы в лесу отец Сергий тяжело заболел и был помещен в центральную больницу лагеря.

Здесь выяснилось, что он хорошо знает латынь и имеет высшее, хотя и богословское, образование. После выздоровления начальник санчасти предложил священнику сдать экзамен на помощника лекаря. Сдав экзамен, отец Сергий остался в санчасти в качестве помощника лекаря, что помогло ему выжить, несмотря на слабое здоровье, в условиях лагеря.

В санчасти было много верующих, и под большие праздники они совершали богослужения, что являлось для них большим утешением. Однако службы эти лагерным начальством не разрешались, и время от времени администрация лагеря обыскивала бараки, изымая все вещи и книги, относящиеся к богослужению. Так, в октябре 1930 года у протоиерея Сергия были изъяты богослужебные книги, епитрахиль, поручи, просфоры, запасные Дары, иконки, кадильница и ладан.

Сразу же после ареста священника его семья была выселена в комнату, которая являлась сторожкой, где когда-то жил один сторож, теперь она была разгорожена дощатыми перегородками на четыре темных и сырых комнатушки.

Летом 1931 года протоиерей Сергий был выслан из Соловков в город Мезень Архангельской области. Тогда же в Москве была арестована его жена, которая также была сослана в Мезень. Условия жизни здесь были крайне суровыми, работа если и была, то только физическая, которая и отцу Сергию, и его жене была не по силам. Жили они, снимая проходную комнату у не отличавшихся доброжелательностью хозяев, а кормились тем, что им удавалось выручить за даваемые ими уроки и от продажи бумажных цветов, которые они научились здесь делать.

Летом 1934 года срок ссылки окончился и им разрешено было выехать из Архангельской области в центральную Россию. Они поселились в городе Муроме Владимирской области. Через полтора года им разрешили переселиться ближе к Москве, но не ближе ста километров. Они выбрали Можайск и поселились здесь. Можайск в то время был переполнен людьми, вернувшимися из ссылок и лагерей, было трудно найти квартиру и невозможно было найти работу. У отца Сергия в это время обострились его болезни и к бывшим прибавились трофические язвы на ногах. В 1936 году жене священника Ольге Борисовне разрешили вернуться в Москву. Она устроилась домработницей, и с этого времени у семьи появился небольшой, но постоянный заработок.

По свидетельству сына, священник в это тяжелое время, когда не виделось никакой перспективы на улучшение обстоятельств жизни в будущем, не только не падал сам духом, но и поддерживал всех, кто обращался к нему за помощью. В крохотной комнатке, которую он снимал в Можайске, отец Сергий устроил маленький алтарь и здесь совершал утренние и вечерние службы, горячо молясь за всех страждущих и гонимых христиан.

Протоиерей Сергий был арестован 7 декабря 1937 года во время совершения всенощной в своей крохотной комнатке и заключен в тюрьму в городе Можайске. На следующий день состоялся допрос.

Чем вы занимались, проживая в Можайске? - спросил следователь.

Никакой контрреволюционной агитации среди населения я не вел.

В тот же день был допрошен хозяин дома, в котором жил отец Сергий; он показал, что ему приходилось бывать в комнате, где жил священник, и видеть в ней церковное облачение, дарохранительницу, церковные сосуды, подсвечники, чаши, кадило, ладан, свечи и уголь для кадила. Исходя из этого он полагает, что священник уходил по вечерам с сумкой и занимался незаконным богослужением, не возвращаясь на квартиру по два-три часа.

Что вам известно о контрреволюционной деятельности священника? - спросил свидетеля следователь.

О контрреволюционной агитации священника сказать ничего не могу, так как он вел себя очень скрытно и мне с ним не приходилось разговаривать.

На следующий день было составлено обвинительное заключение, в котором говорилось: «Будучи допрошенным в качестве обвиняемого, Голощапов виновным себя не признал, но достаточно уличается показаниями свидетеля».

16 декабря тройка НКВД приговорила священника к расстрелу. Протоиерей Сергий Голощапов был расстрелян 19 декабря 1937 года и погребен в безвестной общей могиле на полигоне Бутово под Москвой.

Память священномученика Сергия (Голощапова) совершается 7 / 20 декабря, в день Собора новомучеников и исповедников российских, в 4-ю субботу по Пасхе - Собор новомучеников в Бутово пострадавших, 10 / 23 августа - Собор новомучеников и исповедников Соловецких и в день Собора новомучеников Красногорских.

29 октября 1929 года пятерых членов общины вместе с о. Варнавой арестовали и сослали в Северный край (ныне Архангельская область и Республика Коми). После освобождения общинники вновь соединились в Москве. Стремясь к «иной жизни», они принимают монашество.

В 1935 году, после выхода из лагеря, на квартире епископ Леонид (Антощенко) поставляет монаха Сергия (Василия Савельева) во пресвитеры, хотя выходить на «поверхность» не благословляет. Иеромонах Сергий начинает свое открытое служение лишь 18 октября 1947 года в Патриаршем Богоявленском соборе, куда его направил патриарх Алексий I. О. Сергий пережил множество переводов из храма в храм, клевету со стороны своих «собратьев» – обвинения в нарушении «московских традиций». В 1959 году его отправляют за штат. Через 2 года (после смерти главного обвинителя) отца Сергия назначили в храм Покрова Пресвятой Богородицы в Медведково (Москва). В нем он трудился до конца своих дней.

«Если я весь в Церкви, живу церковно и готов на всякую жертву собой ради Церкви, то я свободен – и никто не может меня лишить этой свободы. Меня может церковное управление отстранить от службы, но это отстранение будет насилием и беззаконно. Оно будет горько для меня, но оно не только не лишит меня свободы, но оно еще больше укрепит ее. Мне будет тогда особенно ясна та правда, которую я исповедаю. Я – православный в такой мере, что и кости мои пропитаны православием. И все то, что я исповедаю перед всеми, православно, только православно».

«Ты смущаешь церковное общество, вносишь разлад в церковную жизнь». Нет, разлада я не вношу. Я исповедую то, что любовь моя к Церкви побуждает меня. А любовь вносит в Церковь только единство.

«Ты возбуждаешь людей неверующих и тем вносишь беспорядок в общественную жизнь». Нет, это неправда. Я людей неверующих и не знаю, а если бы они узнали, что я исповедую, то они всецело меня оправдали бы.

«Я – сын Церкви, и моя любовь к Церкви сама в себе заключает свободу. И тем, кому тяжки мои слова, придется смириться, ибо любви можно противопоставить только любовь. Но какую – святую, а она всегда едина, всегда истинна. Я – сын родины. Люблю ее и преисполнен желания послужить ей в духе той же святой любви, которая наполняет меня. С этой любовью ничего сделать нельзя. Она вечна».

«И тогда мы были неделимы!»

История Русской Церкви ХХ века – до сих пор книга за семью печатями. Многие страницы еще не написаны, другие исчезли, но повествование о крестном пути ее страстотерпцев и мучеников должно быть сохранено для потомства. И потому так важны и значительны любые сведения и свидетельства о жизни носителей живого духа Церкви в течение долгих лет гонения на веру в Советской России.

В Рождественскую ночь 1977 г. за праздничной службой в храме Покрова Пресвятой Богородицы в Медведкове от сердечного приступа скончался настоятель .

Так внезапно у подножия Престола завершилась долгая жизнь, прошедшая в бесчисленных лишениях и испытаниях, жизнь, исполненная любви ко Господу и Святой Церкви, отданная служению людям.

Началась она в Москве: здесь 24 апреля 1899 г. в семье Петра Никитича Савельева и его жены Екатерины Павловны родился сын Василий. Детство Василия, его сестер Марии, Анны и Евдокии проходило в городе Шацке, недалеко от имения графа Воронцова, где отец работал управляющим.

После окончания реального училища Василий по настоянию отца поступает в Технологический институт в Петрограде, однако октябрьский переворот 1917 г. и начавшаяся гражданская война помешали ему завершить учение. Василий устраивается на санитарный поезд, прикрепленный к Восточному фронту, где в 1918 г. развернулись напряженные боевые действия. Некоторое время проработав санитаром, он ненадолго возвращается в Петроград и вскоре уезжает в Москву.

Здесь Василий и его жена Лидия поступают в Институт Слова, где преподавали многие выдающиеся ученые, в том числе и И.А. Ильин. Василий приступает к систематическому изучению русской философии и работает над темой «Национальный вопрос в сочинениях Владимира Соловьева». Но вскоре атмосфера в институте резко изменилась, чистка следовала за чисткой, и в конце концов молодым людям пришлось оставить учебу.

Москва 20-х годов. Большевики усиливают гонения на веру, стремясь изнутри взорвать Православную церковь, инспирируют движение живоцерковников, захватывающих храм за храмом. Патриарх Тихон в заключении, ему грозят суд и неминуемая смерть. Многие оказались на распутье: во имя чего жить, с кем и куда идти?

И тогда Василий Савельев делает решающий выбор, которому остается верен до конца дней: он с гонимыми за Христа и Святую Церковь, против всесильных гонителей, лжецов и фарисеев. Он с побежденными против победителей.

Любовь ко Христу и Святой Церкви, которой он, по собственному признанию, обязан своей матери, горячо и истово верующей православной христианке, увлечение идеями русской религиозной философии предопределили его выбор.

Большое значение в жизненной судьбе Василия Савельева имела встреча с Валерьяном Николаевичем Муравьевым, участником сборника «Из глубины», продолжившего традицию знаменитых «Вех» . Книга «Из глубины», в которой также поместили статьи , о. Сергий Булгаков и С.Л. Франк, была уничтожена коммунистическими инквизиторами вскоре после выхода в свет, лишь единичные экземпляры ее уцелели и попали на Запад. Валерьян Николаевич Муравьев в 20-е годы работал в Центральном институте труда (ЦИТе), а затем был брошен в концлагерь на далеком Севере, где и окончил свои дни.

После освобождения из лагеря в 1934 г. отец Сергий в следующем, 1935 г. принимает священство, но епископ Леонид не благословил его тогда служить в храме. Так отец Сергий и его близкие по существу присоединились к катакомбной церкви. После освобождения из лагеря отец Сергий жил и работал там, где его принимали на работу с судимостью: на строительстве канала Москва-Волга, Куйбышевской ГЭС – в Дмитрове, Куйбышеве и Ульяновске.

После окончания войны небольшая духовная община, руководимая отцом Сергием, соединяется неподалеку от Москвы близ станции Фирсановка. Дом в Фирсановке (он сохранился и доныне) по существу был и домашним храмом, и катакомбным монастырем, очагом духовного сопротивления силам воинствующего безбожия и стихии бездуховности, мутными волнами заливающей просторы России.

1947 г. стал для отца Сергия переломным. После долгих лет отвержения и изгнания он вновь в лоне Церкви, начинается его служение в Патриаршем Елоховском соборе. В 1950 г. отец Сергий посвящен в сан архимандрита. В 1952-1957 гг. он служит в храме Покрова Пресвятой Богородицы на Землянке, в 1957-1959 гг. – в храме Преображения Господня в Богородском.

После двухгодичного перерыва, вызванного разногласиями отца Сергия с протоиереем Николаем Колчицким, отца Сергия переводят в храм Покрова Пресвятой Богородицы в Медведкове. В 1961 г. он находился на грани закрытия и был восстановлен усилиями отца Сергия и прихожан.

Во всех храмах, где Господь привел его служить, отец Сергий неизменно пользовался большой любовью прихожан, часто следовавших за ним из храма в храм в течение десятилетий. С затаенным дыханием слушали верующие проповеди отца Сергия, и он никогда не оставлял их без окормления и духовной поддержки.

Сейчас, когда раздираемая новой смутой Россия находится на краю гибели, оживают в памяти слова отца Сергия, сказанные им с большой силой «власть имущего» в одной из проповедей незадолго до смерти. И звучат они как призыв к примирению ради спасения души Родины:

«Прошедшие десятилетия были очень тяжелыми. Была борьба, было общее смущение, смятение. Озлобление доходило до крайней степени. Много людей было погублено. Много жизней и страданий осталось позади.

И все же, дорогие мои, когда вспоминаешь все это, то невольно в сердце звучит голос: «И тогда мы были неделимы».

И те, кто остался в снегах далеких, и кто на полях сражений был, и кто в каких условиях ни был бы – все составляли и составляют единый народ. Я вам сказал, что и кости тех, кто остался где-то там, на далеком Севере, они к нам как бы возопиют и говорят нам: «Братья! Мы там остались, но мы с вами нераздельны, потому что мы – один народ, одна страна».

Конечно, трудно это понять. Очень легко сказать: «Ты – предатель. Ты, наоборот, – такой-то человек» . Можно очень легко сказать: «Ты – виновник. А ты не виноват», – и виновного судить, рядить. Это очень просто, очень легко... Все это я знаю даже больше, чем вы знаете, но все-таки все мы – под одним Покровом!»

Отошла ко Господу Катя Савельева

24 сентября 1998 года в день преподобного Силуана Афонского отошла ко Господу инокиня Екатерина (Екатерина Васильевна Савельева). С первых дней своей жизни она дышала горним воздухом Христовой Любви. Ее отец и мать (будущие архимандрит Сергий и монахиня Серафима) положили свою домашнюю жизнь в основание духовной семьи и силой Божией преобразили ее. С этой жертвы начался духовный путь, который вобрал в себя несколько молодых людей и протянулся на 70 лет (с середины 20-х годов до сего дня). Этот уникальный опыт был недавно явлен нашей Церкви через гениальную книгу «Далекий путь». 1 Книга вышла в 95-м, Катя (она не позволяла себя назвать иначе) ушла в 98-м. Целых три года дочь отца Сергия была «свидетелем верным» в этом мире. Три года она была среди нас живой печатью, живым аминем этого опыта, и самим фактом своего существования подтверждала подлинность книги. И вот Катя ушла. В ее лице ушел еще один исповедник Веры с нашей многострадальной земли. И мы уже не можем посмотреть ей в глаза. Стало сиротливо... Но там, где вся жизнь отдана Богу, не бывает случайностей – уход Кати стал заключительным, утверждающим аккордом конференции «Язык Церкви».

Вечером 24 сентября с.г. конференция заканчивала работу. Последний доклад был посвящен «Далекому пути». В конце доклада прозвучали слова: «Сейчас отец Сергий выходит на открытое служение, и его голос, еще недавно совсем незнакомый, становится все более различимым. Он крепнет и несет утешение, надежду и вдохновение. Вдохновение на христианскую жизнь в современных церковных условиях. Отец Сергий любил повторять: «Покажите нам настоящего христианина, и мы пойдем за ним на край света». Сегодня сам отец Сергий и его родная (т.е. Христова) семья становится для нас путеводной звездой. Господь открывает нам их опыт и соединяет нас. Не только духовно, но и самым непосредственным образом (сегодня в зале присутствует одна из сестер этой семьи). И это понятно, ведь Церковь живет верой в общение святых».

Через два часа после заключительного слова конференции Екатерина Савельева предала дух Богу – Тому, Кто стал для нее основой и целью жизни. Но закончился ли при этом Далекий Путь? – Нет!

Когда уходит христианин, то он с особой силой зовет тех, кто его слышит, на Путь Христовой Веры и Жизни. И силой Божией собирает всех.

Смерть Кати – это не смерть, а если и смерть, то только в евангельском смысле: «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода» (Ин 12: 24).

Катя не будет Катей, если эти плоды не появятся. Но они появляются и будут обильными. С Катиным уходом Далекий Путь распахнулся и для нас. Начался новый этап, еще мало известный, но вовлекающий всех, жаждущих охристовления жизни. И этот Путь будет продолжаться и ныне, и всегда, и вечно.

Как это ни удивительно, но именно об этом писал отец Сергий в духовном завещании родным более двадцати лет назад:

«Я не сирота. Моя семья безмерна по числу имен, и все они вечно живут во Христе, так же как и я сам живу в Нем. Вы непременно будете жить во Христе до последнего воздыхания вашего, и родная любовь будет вас так же укреплять и согревать, как и согревает меня. И не только, но и того, кого Господь соединит с вами в несении Креста, и это будет продолжаться до конца земной жизни человека. Родная семья и есть Нерукотворенная Церковь Христова. Границ ее мы не знаем, но знаем только, что она раскрывается в нашей любви и соединяет нас вместе». 2

Катя (она так и осталась «малышом» в своей семье) пошла к родным и найдет их в Боге. Она идет в белых одеждах, облечемся же в них и мы, откроем свои сердца пред Богом и покажем Ему все, что взрастила в них Катя своей любовью и своим свидетельством, продвинемся в этом Дальнем Пути родной Христовой Жизни, Веры и Любви!

Не так давно в архиве о. Сергия был найден текст редкой духовной силы. В 70-х годах, обозревая уже 50-летний опыт жизни семьи-общины, архимандрит Сергий пророчески раскрывал его суть:

«Когда я был еще юным, Господь соединил меня с другими людьми. Они были и старше меня, и моложе по возрасту. Все мы были объединены в одном желании – обрести правду жизни, и не отвлеченную, а такую, которая осветила бы каждый день нашей жизни и всю ее в целом.

Но помимо этого мы были все молоды, и большая часть из нас только начинала сознательную жизнь. А время было очень трудное и соблазнительное. Шлюзы жизни были открыты, и поток ее в своем движении почти не имел никаких преград. Не было преград и в жизни нашей. А если к этому прибавить способности и даже таланты, которые могли нас выдвинуть в жизненном потоке на заметное место, льстившее нашему самолюбию, а также прибавить ту духовную красоту и даже обаятельность, которые были присущи всей нашей семье, то только чудо могло спасти нас от растворения в среде, чуждой нам по духу, но весьма соблазнительной по внешности.

И это чудо совершилось. 29 октября 1929 года сердцевина нашей семьи была разгромлена. 3 Наши близкие и родственники были сосланы в отдаленные места. Для тела это было болезненно, но в болезни мы обрели новую духовную силу, еще крепче связавшую нас воедино.

Так открылась новая страница нашей жизни, и эта жизнь сама нашла для себя имя – «родная» .

Она объединила людей, родственными узами не связанных и всего лишь два-три года назад узнавших друг друга. И объединила так крепко, как не объединяют самые близкие родственные узы!

Господь не защитил нас от тяжелых испытаний, но в то же время даровал нам многоценное сокровище – родную семью.

Так, через скорби и унижения, мы обрели новое познание жизни в благодати Святой Любви. Вот почему день 29 октября для нас остался, может быть, самым дорогим днем во всей нашей жизни. Об этом свидетельствует и то, что, стоя у края могилы, мы, еще оставшиеся в живых, этот день всегда благословляем. И ни одного дня своей жизни, как бы горек он ни был, никто из нас не вычеркнет из своей памяти. Мы всегда благодарим Бога за то, что Он предопределил нам особый путь жизни, и мы никого не осуждаем за то, что нам пришлось пережить. То, что родилось 29 октября, осталось неизменным во всей нашей последующей жизни.

С каждый днем мы все больше и больше убеждались, что Господь открыл нам особый путь не в отвлеченных умствованиях, а в самой жизни. Путь благородный и прекрасный. Идя этим путем, мы родную любовь, связавшую нас, берегли как святыню. Она воспитывала и умудряла распознавать соблазны жизни, укрепляла в борьбе с ними, и в то же время постоянно возвышала дух наш к горнему миру, в котором все темное и даже самое темное растворялось бесследно.

Мы, родные, были как все, и в то же время имели в себе что-то такое, что обеспечивало для нас святую свободу в познании правды Божией на земле.

Дорогой мой, ты не думай, что наше полувековое прохождение по лицу земли было безоблачным. Каждый из нас в своей личной жизни не миновал рытвин, ухабов и обрывов. Нет. Путь нашей жизни часто был нелегким. И немало искушений было на нем. Но эти искушения неизменно побеждались нашей родной любовью и служили только тому, что еще больше укрепляли нас на нашем пути.

Родной мой человек, и если ты услышал от меня что-то необычное и дорогое для себя, то помни, что я тебе обо всем этом мог сказать только потому, что меня возрастила таким, каким ты узнал меня, родная святая любовь.

Еще я скажу тебе одну тайну. Свято любя друг друга, мы не замыкались в себе. Мы были неразрывно связаны со всеми людьми всего мира и со всяким дыханием Божиим. Со всею природой. Со всею вселенной. Она открылась нам храмом Божиим, а человек в ней – лучшим Его созданием.

Ты говорил, как же это так, когда столько зла кругом и ненависти, когда человек ради своих личных выгод подавляет даже друга, вся природа изнемогает от безумного порабощения ее человеком – где ты видишь храм Божий?

Друг мой, ты прав. Но правда твоя не совершенная. Правда твоя – правда мира сего. В том-то и чудо родной жизни во Христе, что неправда бесследно поглощается правдой. И всякий, отдавший себя родной, а это значит Христовой, любви, хоть и может быть затоплен волнами зла, но поработиться злом и погибнуть в бездне отчаяния он может только в том случае, если сам оставит Христа. Вот родная жизнь тем и замечательна, что человек не один в ней, а вместе с другими проходит свой жизненный путь, и когда мутные волны бьют и угрожают ему потоплением, то родная любовь спасет от поглощения безымянной бездной. Она бессильна поглотить тех, кто связан узами любви, так как в ней присутствует Сам Христос: «Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них». Вот родная жизнь и является исполнением этого завета. Это тоже чудо. Не забудь, что и оно родилось тогда, когда учинившие разгром нашей жизни, по существу ничем им не угрожавшей, были убеждены, что с нами уже все покончено, хотя отчета в том, зачем им это нужно, они себе не отдавали. «Пути Божии неисповедимы». 4

1. . Далекий путь, М., Христианское издательство, 1995, то же с небольшими сокращениями – М., Даниловский благовестник, 1998 г.

2. На полях пометка о. Сергия: «... другое надо слово, мягче». (Здесь имеется в виду арест нескольких членов общины, в том числе и самого о. Сергия (тогда – Василия Савельева). – Прим. ред.

Журнал «Православная община» , №48